ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Все странъше и страныие!
Л. Кэрролл. «Приключения Алисы в Стране Чудес»
(пер. Н. Демуровой)

Мадонна жила на пятом этаже в доме на Восточной 4-й ме­жду авеню А и В. Две маленькие комнаты, никакой мебели — только большой белый диван-футон и постоянно шипящий радиатор. Я не успел еще порог переступить, как Мадонна включила мне запись своей песни «Everybody».
Музыка меня не впечатлила, но мне хотелось быть добрым. Кроме того, я же ее новый танцовщик.
— Мне нравится, — сказал я. — Когда я начинаю?
Мадонна сунула в рот пригоршню попкорна.
Я ждал, пока она прожует. Она глотнула воды «Эвиан».
— Знаешь, Крис, ты мне больше не нужен.
Я больше не нужен своей сестре.
Я не знал, что делать. То ли выброситься из окна, то ли Мадонну выбросить.

На этот раз она хотя бы сказала, что я могу поселиться в ее квартире и жить с ней постоянно.
Для начала я покрасил проржавевшую ванну в белый цвет. Следующие пять дней мы буквально задыхались от запаха краски.
Целыми днями я ходил по просмотрам, а Мадонна носилась по всему городу в стремлении к славе и богатству. Ее усилия увенчались успехом. Она заключила контракт на запись двух синглов — «Everybody» и «Burning Up» — и получила 15 тысяч долларов. С этого момента ее карьера пошла на взлет и больше не знала спадов. Через несколько недель Мадонна переехала в лофт (просторная квартира, расположенная в бывшем промыш­ленном здании. — Прим. пер.) на Брум-стрит, а старая квар­тира осталась в моем распоряжении. У нас было мало времени на совместные развлечения. Теперь мне предстояло решать, как оплачивать доставшуюся квартиру. Я не мог позволить себе та­кое жилье. К счастью, этажом ниже жил Марк. Он работал в отделе доставки компании, которая производила поздравитель­ные открытки для геев (естественно, с изображениями обна­женных мужчин). Марк предложил мне комнату в своей квар­тире.

Он сдал мне комнату, немногим больше ванной, и подыскал работу в компании поздравительных открыток. Но эта работа не была ни сексуальной, ни гламурной. Целый день мне прихо­дилось считать открытки: три, шесть, девять, двенадцать, три, шесть, девять, двенадцать — и упаковывать их в коробки. К обеду у меня уже голова кружилась от скуки. В свободное время я ходил на просмотры в танцевальные труппы, но не мог получить работу, потому что конкуренция была чудовищная.
Судя по всему, Мадонна все же испытывала чувство вины за то, что снова обманула меня. А может быть, она просто вспомнила, что я всегда любил искусство. Мадонна пригласила меня к художнику Жан-Мишелю Басквату. Она сказала, что пару раз встречалась с ним, а потом бросила на меня торжествующий взгляд, из чего я сделал вывод, что они спали вместе. Как она и рассчитывала, это произвело на меня впечатление.

Баскват был всего на месяц старше меня, но уже стал леген­дой. Гаитянец с белым ирокезом на голове и глазами человека, основательно подсевшего на героин. Начинал он с граффити, потом перешел на футболки и открытки. Свои произведения он продавал в Ист-Виллидж. Вскоре он начал рисовать жесткие картины в мультипликационном стиле на дереве и пенопласте. Десятки таких картин были раскуплены за тысячи долларов. Его агентом была Мэри Бун. Только что она провела аукцион его работ в галерее «Фан», о котором говорили на Манхэттене абсолютно все.
Я подумал, что моя сестра поступила очень умно, познако­мившись с Баскватом. Конечно, он немного тронутый, но стиль­ный и модный, а для Мадонны это всегда было главным. Она была влюблена в идею — ее привлекал образ нетрадиционного художника, попирающего устои. Он жил на грани, и это ей то­же нравилось. А кроме того, подобное знакомство вводило ее в тот круг, о котором она всегда мечтала.

И вот мы приезжаем в огромный лофт художника в нижнем Ист-Сайде. Повсюду висят холсты, по темной комнате разбро­сана одежда. В тусклом свете я вижу раковину, забитую грязной посудой. В квартире пахнет льняным маслом и растворителем. Со скрипом открывается дверь в другую комнату. Я вижу тень Басквата на стене. Он рисует.
— Эй, я здесь, — кричит Мадонна.
Он что-то бормочет себе под нос, не поворачивая головы, и продолжает рисовать.
Мадонна представляет меня, и художник наконец здорова­ется. Они с Мадонной не целуются и не обнимаются. Он просто продолжает рисовать.
Мы с Мадонной проходим на грязную кухню. Не могу не обратить внимания на маленький пакетик героина на столе. Хо­чу что-то сказать, но Мадонна предостерегающе качает головой.
— Я никогда не разговариваю, когда он работает, — гово­рит она.
«Это, пожалуй, впервые!» — думаю я про себя.

Примерно полчаса я сижу и смотрю, как Мадонна наблюда­ет за тем, как Баскват рисует. Я ухожу. Такое времяпрепрово­ждение мало чем отличается от подсчета открыток.
С этого дня мы с Мадонной стали встречаться чаще. В отли­чие от большинства моих друзей она никогда не пьет по ночам. На самом деле она вообще не пьет, только странные лимонные капли — ее любимый напиток. Связь с Баскватом оказалась недолгой. Ей пришлись не по душе его повадки наркомана и развязное поведение. Как и я, Мадонна не выносит опозданий и ненадежности. До сегодняшнего дня мы остаемся исключи­тельно пунктуальными и всегда держим свое слово.
Впрочем, Баскват не остался равнодушен к чарам Мадон­ны. После расставания он подарил ей две картины. Маленькую она все еще держит на небольшой мраморной полке в ванной комнате своей нью-йоркской квартиры.
Мадонна вовсю раскручивалась на клубной сцене. «Every­body» звучала по всему городу. Эту песню она написала вместе со Стивом Бреем, одним из ее детройтских приятелей. В клубе «Danceteria» на 21-й улице я познакомился с Марком Каминзом, диджеем, который помог Мадонне заключить контракт на ее песню. Она просто вошла в клуб и дала ему запись. И знаете что? Он тут же включил ее! Так просто? Не уверен...

В 80-е годы в клубных кругах ходили сплетни о том, что неизвестной певице легче всего договориться об исполнении своей записи одним простым способом — переспать с диджеем. У меня нет оснований считать, что с Каминзом так и было, но я знаю, что он не только включил запись Мадонны, но еще и по­знакомил ее с Майклом Розенблаттом, человеком, который в студии «Sire Records» отвечал за подбор исполнителей и репер­туар. Розенблатт показал запись Мадонны президенту компа­нии, Сеймуру Стайну. Запись Стайну так понравилась, что он спросил, не приедет ли Мадонна повидаться с ним в больницу «Ленокс-Хилл», где он проходил курс лечения от сердечного заболевания. Когда она приехала, Стайн лежал под капельни­цей, но сразу же принял решение о подписании контракта.

Мадонна флиртовала с Марком и Майклом. Оба они сыг­рали важную роль в начале ее карьеры и оказали ей значитель­ную поддержку. Точно так же она отчаянно флиртовала с от­кровенной лесбиянкой Камиллой Барбоне, своим первым ме­неджером. Я сомневаюсь, что между Мадонной и Камиллой было нечто большее, чем обычные деловые отношения, но, зная Мадонну, уверен, что сестра пустила в ход всю свою сексуаль­ность, чтобы подцепить Камиллу. Как когда-то призналась сама Мадонна, умение флиртовать у нее врожденное. Она автомати­чески очаровывает любого, кто оказывается на ее пути, — особенно тех, кто может способствовать развитию ее карьеры (впрочем, каждый, с кем она флиртует, в конце концов обяза­тельно делает для нее что-то ценное).

Покончив с Камиллой и Марком (эти отношения походили на марш генерала Шермана по Джорджии), Мадонна переклю­чилась на Джеллибина Бенитеса, диджея одного из первых ла­тиноамериканских хип-хоп-клубов на Манхэттене «Funhouse». Этот рынок идеально подходил для Мадонны. Она уговорила Джеллибина поставить ее запись, а потом они стали встречаться. Когда я впервые увидел их вместе, то сразу же подумал, что он низковат для сестры. Диджей был вовсе не в ее вкусе, но мог быть ей полезен. Он не вписывался в ее мифологию, как Баск­ват. Зато, подобно Марку, регулярно ставил ее записи в своем клубе.
Настойчивость сестры стала приносить свои плоды. В нояб­ре 1982 года «Everybody» заняла первое место в танцевальном чарте. Я по-прежнему считал эту песню глупой, но был рад за Мадонну.
Той осенью и весной 1983 года я наблюдал за тем, как в жизни моей сестры появляются и исчезают разные парни. Ни кто из них не задерживался надолго. Тон в отношениях задава­ла она. Мадонна — не тот человек, который будет тянуть со знакомством или расставанием. В этом, как я понял позднее, мы были совершенно непохожи.
Уверенно вписавшись в клубную жизнь Манхэттена, Ма­донна вышла и на садомазо-сцену. Это было неизбежно. Гетеро­сексуальным центром садомазо был клуб «Hellfire», гей-центр находился в клубе «Mineshaft», увековеченном в фильме Аль Пачино «Разыскивающий» (Cruising).

Один из самых близких приятелей Мадонны, Мартин Бургойн, харизматичный, высокий блондин из Флориды примерно моих лет, работавший барменом в клубе «Lucky Strike» на Вос­точной 9-й улице, носил кожаные ботинки мотоциклиста, увле­кался пирсингом, а из кармана его джинсов всегда торчал крас­ный носовой платок, что означало его причастность к миру садо­мазо. Он открыто играл на темной стороне, и ему это нрави­лось. Не мой стиль.
Возможно, благодаря дружбе с Марти стиль садомазо стал одним из лейтмотивов творчества Мадонны, но, как мне ка­жется, ей самой он был не близок. Мне бы не хотелось верить в то, что моя сестра такая. Скорее всего, она использовала этот стиль только в целях саморекламы, как всегда и делала. На встречах с продюсерами, в киностудиях и в большинстве лич­ных отношений (в том числе и со мной) Мадонна, несмотря на то, что по росту никак не подходила на роль госпожи, всеми си­лами поддерживала и культивировала этот образ. Она предста­вала женщиной из «Венеры в мехах» — в ней было что-то от Маргарет Тэтчер, что-то от воительницы-амазонки, что-то от кошечки с хлыстом, что-то от Лолы из «Голубого ангела». В будущем ей удастся достичь своей цели. И в профессиональ­ной деятельности, и в личной жизни она достигнет вершины.
Марти познакомил Мадонну с фотографом Эдо Бертельо и его подружкой, дизайнером украшений француженкой Мариполь. Именно она придумала те самые великолепные цветные резиновые браслеты, которые в Ист-Виллидж сегодня носят все. Впрочем, всеобщее признание и копирование ее идей было еще впереди. Не стоит недооценивать влияния Мариполь на имидж Мадонны. Молодая француженка придумала идеальный для нее стиль — панк в кружевах. Она же косвенным образом спо­собствовала моему знакомству с мужчиной, которому суждено было стать моей первой любовью.

Мариполь работала главным художником у Фьоруччи. Этот модный итальянский магазин на Восточной 59-й улице торгует стильной спортивной одеждой. В начале 80-х джинсы или фут­болки от Фьоруччи считались символом класса и стиля. В мага­зине было кафе и салон татуировок. Продавцами здесь работали самые необычные люди — например, художник Джоуи Ариас, который великолепно копировал Билли Холлидэй. Здесь поку­пали одежду Энди Уорхол, Баскват и Кейт Хэринг. Мы с Ма­донной да и добрая половина Манхэттена любили посидеть у Фьоруччи за чашечкой капучино, наблюдая за звездами.
Именно здесь Энди познакомился с Мадонной. Себя он по­вел с ней точно так же, как и с любым другим, кто вдруг оказал­ся в зоне его внимания. Он сфотографировался с ней, и все.

Позже Мадонна сказала мне:
— Энди клевый, но не слишком разговорчивый, правда?
Я молча кивнул.
На Манхэттене я прожил около двух месяцев, когда Мари­поль позвонила и сказала, что у Фьоруччи открывается вакан­сия. Один из продавцов отдела одежды из вельвета (я называл этого парня Дэнни, хотя у него было другое имя) собрался в от­пуск. Не хочу ли я занять его место? В любом случае эта работа была лучше, чем считать поздравительные открытки. Я сразу же согласился.

В день, когда я вышел на работу, Дэнни уезжал в отпуск на целый месяц. Я успел мельком увидеть его в кабинете управляю­щего. Дэнни был красивым и стройным — классический житель Нью-Йорка, выросший в Квинсе. Он не умел водить ма­шину и никогда не выбирался за пределы города. Он был на три года старше меня.
Как только Дэнни вернулся из отпуска, я начал ухаживать за ним с энтузиазмом, которому позавидовала бы Мадонна в те дни, когда она добивалась, чтобы Каминз и Бенитес включили ее запись на своих дискотеках. Впрочем, это продлилось недол­го. Дэнни капитулировал и согласился на свидание. А потом у нас начались серьезные отношения.
Очень скоро мне стало ясно, что у Дэнни проблемы со спиртным. Он был настоящим алкоголиком со склонностью к насилию.
Вот небольшая сценка из нашей жизни. Мы едем на вече­ринку в честь Хеллоуина. На мне костюм Юлия Цезаря, Дэнни одет мальчиком-рабом. Неправильное распределение ролей, а может быть, просто дань моему итальянскому происхождению. Как бы то ни было, мы приезжаем в лофт нашего друга. Я чув­ствую себя неважно и говорю Дэнни, что уезжаю. Я возвраща­юсь домой в одиночестве, принимаю лекарство и ложусь в по­стель.

Что происходит дальше? Я слышу ужасный грохот. Сквозь окно нашей спальни в комнату влетает окровавленный Дэнни. Он смертельно пьян. Дэнни изрыгает проклятия. Протрезвев, он рассказывает, что звонил мне снизу, но я не отвечал. Тогда он поднялся по пожарной лестнице и разбил окно, чтобы попасть внутрь.
Когда он был пьян, то не раз пытался избить меня просто от скуки. Мне удалось положить этому конец. Как-то утром мы гуляли по парку Вашингтон-сквер. Внезапно Дэнни без вся­кого повода поднял зонтик и попытался ударить меня. Я мгно­венно отступил в сторону, перехватил зонтик и швырнул Дэнни на скамейку.
Я был больше и сильнее. И доказал это. Я сказал Дэнни, что это был последний раз. Если он еще когда-нибудь ударит меня, я дам ему сдачи.

Больше это не повторилось.
Дэнни бросил пить, и наши отношения стали еще более крепкими и серьезными. Через два года после знакомства я пе­реехал в его четырехкомнатную квартиру на Мортон-стрит. Постель с нами делили три сиамские кошки — Бой, Герл и Анизетт. Все стены и пол Дэнни выкрасил в белый цвет. На одной стене висела старинная картина маслом, изображающая Мадонну с младенцем. В квартире не было кондиционера, а ванная находилась в коридоре. Однажды ночью я проснулся и услышал звон посуды на кухне. Я удивился, почему Дэнни решил мыть посуду так поздно. Я вышел на кухню и увидел ог­ромных американских тараканов, марширующих по тарелкам и чашкам. Но меня это не волновало. Я был счастлив рядом с Дэнни. Мне было хорошо жить рядом с ним. А с тараканами быстро разобрались кошки.
Наша жизнь превратилась в приятную череду ужинов, поез­док и отдыха с родными Дэнни. Как и мои родственники, они не подозревали о его сексуальной ориентации. Мне исполни­лось двадцать четыре года. Впервые за последние годы я чувст­вовал себя спокойно и уверенно.
В некотором смысле Дэнни заменил мне Кристофера Флинна. Он стал не только моим любовником, но и наставником. Во­семь лет мы прожили в счастье и гармонии, не изменяя друг другу.
Когда я впервые рассказал сестре о Дэнни, она не проявила особого интереса. Она не захотела знакомиться с ним или что-то узнать. Моя личная жизнь Мадонну не интересовала — по крайней мере, до тех пор, пока не влияла на ее жизнь или не могла способствовать ее карьере.

Карьера Мадонны стремительно развивалась. Казалось, что весь мир вращается вокруг нее. Ее песня «Burning Up/Physical Attraction» заняла третье место в американских чартах «Hot  Dance Music/Club Play». Мадонна выпустила свой дебютный альбом «Madonna». Она все еще жила на Брум-стрит. Сколько бы денег сестра ни зарабатывала, она никогда об этом не гово­рила. Я знаю только, что она решительно продвигалась к вы­бранной цели.
Вскоре после того, как я встретил Дэнни, Мадонна позво­нила и сказала, что танцовщик, которому она отдала мое место, не вышел на работу и она готова пригласить меня. Я без про­медления согласился.
Когда об этом узнал Дэнни, он сказал, что я бесхребетный слабак, раз согласился на такое предложение после всего, что было между мной и сестрой. Я не согласился. Я знал, что меня ожидает великолепное приключение. Мне всегда хотелось тан­цевать с сестрой. Кроме того, я был ее должником: мне всегда нравилось танцевать, а если бы она не познакомила меня с Кри­стофером Флинном, то я никогда не стал бы танцовщиком. Это Мадонна открыла мне мир современного танца и двери « Рубайата», где я стал самим собой.
С этого времени большинство пятниц, суббот и воскресений мы работали вместе. Каждое выступление длилось всего двад­цать пять минут. Закончив, мы старались как можно быстрее покинуть клуб. В то время Мадонна зарабатывала около тысячи долларов за ночь, в зависимости от клуба. Мы со второй тан­цовщицей, Эрикой Белл, получали около двухсот. Неплохо. Мы танцевали за спиной Мадонны, совмещая в своем танце стили джаз, модерн и поп. Очень просто. Нашим менеджером и промоутером был Мартин Бургойн. Он приезжал на выступления вместе с нами.

Каждый вечер складывался одинаково. За час до выступле­ния — назвать его «шоу» было бы преувеличением — мы приезжали в клуб и размещались в потрепанной гримерке. Иногда гримерки вообще не было, и мы переодевались в кабинете управ­ляющего.
Мы ждали, пока Марти получит деньги. За это время мы втроем — Мадонна, Эрика и я — повторяли хореографию ка­ждого номера: «Holiday», «Burning Up» и «Physical Attraction». Мы спорили, Мадонна выслушивала меня и Эрику, а потом мы вместе отрабатывали все движения на каждой площадке. Как правило, каждый вечер мы танцевали совершенно одинаково. Во время обсуждения мы чувствовали себя равными. Мадонна не вела себя, как звезда, хотя в действительности была ею.
Я давно понял, что Мадонна больше не собирается серьезно заниматься современным танцем. Она стала звездой поп-музы­ки и уверенно шла по пути к славе и богатству. Я верил в ее та­лант. Мне хотелось, чтобы она оставалась танцовщицей, но я был вынужден признать, что быть звездой поп-сцены гораздо проще. В конце концов, танцовщику нужно постоянно репетиро­вать, обливаться потом и истязать себя у станка. В новой жиз­ни Мадонне нужно было всего лишь петь три песни и прыгать по сцене, имея за спиной меня и Эрику. Никакого физического или душевного труда, зато тебя все обожают. Амбиции Мадон­ны по-прежнему оставались очень высокими. Вся ее жизнь строилась ради продвижения вперед, ради новых записей, ради славы и богатства.

Я не завидовал сестре и считал, что она на верном пути, хо­тя ее отказ от современного танца меня немного огорчал. Труд­но мечтать о звездной карьере, когда приходится переодеваться в потрепанном кабинете управляющего клубом где-нибудь в Ист-Флэтбуш.
Мы с Эрикой танцевали за спиной Мадонны в «Studio 54», «Roxy», «Area», «Pyramid», «Paradise Garage» и «Roseland». Мы ездили в Форт-Лодердейл и выступали в клубе Сора. Здесь сестра меня несколько смутила. Среди зрителей была дива дис­ко Сильвестр, но Мадонна тем вечером выступила не очень хо­рошо. Когда мы играли в клубе «Uncle Sam's» на Лонг-Айленде, зрители просто стояли и смотрели на нас. Мне такое поведе­ние показалось довольно любопытным, но у Мадонны испорти­лось настроение. Тем вечером Мартин арендовал для нас тем­но-синий «Линкольн Таункар». В машине Мадонна начала ворчать, что это слишком дорого, что он не должен тратить деньги на дорогие машины, но Мартин твердо стоял на своем. Он заявил, что никогда не будет ездить в минивэне. Мадонна заткнулась. Я включил радио, и мы в полном молчании верну­лись на Манхэттен.
Впрочем, чаще всего мы пребывали в прекрасном настрое­нии. После выступления мы обычно отправлялись куда-нибудь отдохнуть и потанцевать. Я помню только один неприятный мо­мент. В тот вечер в клубе «Roseland» Мартин предложил мне кокаин. Я попробовал наркотики впервые, и мне это не понра­вилось. Танцуя на сцене, я чувствовал себя сумасшедшим. Я не помнил последовательности движений. У меня кружилась голо­ва. Несколько часов я чувствовал себя отвратительно. После этого я понял, что принимать наркотики и танцевать просто не­возможно.

Песня Мадонны «Holiday» заняла первое место в амери­канских чартах «Hot Dance Music/Club Play». К тому времени Мадонна, Эрика, Мартин и я стали самыми клевыми ребятами в округе. По крайней мере, так мне казалось. Нас бесплатно пускали во все клубы, нам редко приходилось платить за вы­пивку. Иногда мне казалось, что мы четверо равны, но я знал, что это не так. Хотя все движения мы отрабатывали вместе, все наши действия были направлены на то, чтобы помочь Мадонне подняться на следующую ступеньку. Наши выступления не де­лали знаменитыми нас всех. Мы с Мадонной не стали ближе друг другу как брат и сестра. Нет, все делалось для нее, и толь­ко для нее. Впрочем, несмотря ни на что, это было весело.
В мае, когда Мадонна пела «Holiday» в клубе «Studio 54», а мы с Эрикой танцевали за ее спиной, она наконец-то познако­милась с Дэнни. Мадонна была вежлива, но совершенно без различна. В будущем она будет относиться к нему почти так же, как всегда относилась к Джоан. Она будет редко называть его по имени, еще реже обращаться к нему и почти никогда не станет интересоваться нашими отношениями. Мадонна всегда вела себя так, словно его не существует, словно он — плод моего воображения, а вовсе не спутник моей жизни.

В июле 1983 года Мадонна познакомилась с менеджером Майкла Джексона, Фредди Деманном. По предложению руко­водителя звукозаписывающей компании «Sire», Сеймура Стай-на, Фредди включил Мадонну в список своих клиентов. Эрика, Марти и я контрактом не предусматривались, но мы еще не знали об этом.
Песня «Holiday» вошла в американский чарт «Hot 100». Выступление Мадонны в ночном клубе вошло в фильм «Vision Quest». Ее фотографировал Франческо Скавулло, который про­звал ее Малюткой Дитрих. Становилось ясно, что Марти, Эрика и я становимся лишними, но до окончательного расставания нас троих ждал приятный сюрприз. Фредди включил нас в евро­пейское турне Мадонны. Я быстро уволился из «Фьоруччи». Мы вчетвером вылетели в Лондон.
Все мы, даже Мадонна, летели самолетом авиакомпании «Эйр Индия». На нас была одежда для танцев — тренировоч­ные штаны, гетры, фуфайки и ботинки. В проходах между крес­лами мы выполняли упражнения на растяжку, словно девочки из кордебалета.
В Хитроу мы прилетели в восемь утра. В самолете нам не удалось поспать, так что чувствовали мы себя отвратительно. В Лондоне было холодно, сыро и мрачно. Мы поселились в недорогом маленьком отеле в районе Эрлс-Корт, немного по­спали, а потом за нами приехала машина, которая доставила нас на студию Би-би-си в Уайт-Сити. На следующий день, 26 янва­ря 1984 года, мы приняли участие в главном музыкальном шоу На английском телевидении «Top of the Pops».
Мы пришли в гримерку. Нам велели подождать. Вчетвером мы сидели в гримерке и страшно нервничали. Мы думали, что нас будут снимать в клубной обстановке, но все оказалось иначе. Нас вывели на сцену, а равнодушные слушатели стояли вокруг.
Мадонна сильно накрасила глаза, выбрала темно-красную помаду, взбила волосы. На сцену она вышла в черных брюках с завышенной талией, гетрах и разноцветной рубашке, распахну­той на груди. Она запела «Holiday», а мы с Эрикой, как обыч­но, танцевали на заднем плане. Было странно появиться перед аудиторией, которой наше выступление было настолько безраз­лично, что они почти не аплодировали.

Когда все кончилось, мы вздохнули с облегчением. Мы по­шли в индийский ресторан — в то время в Лондоне можно бы­ло прилично поесть только в индийских ресторанах. За обедом мы обсуждали странное шоу. Мы привыкли выступать в клу­бах, где нас всегда окружала восторженная танцующая толпа.
На следующее утро Марти, который всегда знал про все классное и клевое, потащил нас в Кэмден-Маркет. На этом блошином рынке в захолустном уголке Лондона продавалось абсолютно все — от кожаных курток до детских колясок. Эта­кий лондонский вариант Ист-Виллидж. Мадонна и все мы на­купили себе джинсов, рубашек и шляп. Мадонна купила клет­чатые брюки с тонкими бретельками, соединяющими ноги — очень панковская вещь.
В те дни и речи не шло о том, чтобы Мадонну узнавали или преследовали на улицах Лондона. Это был, пожалуй, последний раз, когда она могла гулять по городу свободно.
27 января 1984 года мы поездом отправились в Манчестер, где исполнили «Holiday» в телевизионном шоу «The Tube». Шоу снимали в клубе «Hacienda». Внутри на большом экране сверкали и мерцали яркие огни. Мы знали, что в этом клубе часто устраиваются буйные вечеринки, и были удивлены внеш­ним видом публики. Все были в самой обычной одежде, в
брюках цвета хаки. Более всего они напоминали жителей Лонг-Ай­ленда, а не завсегдатаев модного клуба.
Обычно «Holiday» заводила публику, и все начинали танце­вать. Но только не в этот раз. Они просто стояли и смотрели на нас с безразличными лицами. А потом все вдруг стали кри­чать и швыряться в нас разными предметами. В меня попала скомканная салфетка, в Мадонну — булочка, в Эрику что-то еще. Мы были поражены. Все это не имело никакого отноше­ния к музыке. Им не нравились мы.

— Давайте выбираться отсюда! — крикнула Мадонна.
Схватив деньги, мы выскочили из клуба. Возвращаясь в Лондон на поезде, мы ругали Англию и англичан. Если бы то­гда я сказал Мадонне, что через двадцать лет она выйдет за­муж за англичанина и превратится в копию леди Марчмейн из «Возвращения в Брайдсхед», она бы мне ни за что не поверила и наверняка хохотала бы до колик. Тогда она просто ненавиде­ла Англию.
Мы вернулись в Лондон, чтобы утром отправиться в Па­риж. Впрочем, в Париже было ничуть не лучше, чем в Лондо­не. Мадонна остановилась в отеле «Мерис» на улице Риволи. Марти, Эрика и я устроились в каком-то захолустном отеле в нескольких кварталах от нее. Мы пожаловались Мадонне, и она договорилась о том, чтобы нас тоже поселили в «Мерис».
Мы долго бродили по городу вместе с Марти. Он хотел от­правиться в квартал красных фонарей, на площадь Пигаль, и мы, как всегда, последовали за ним.

Вечером мы выступали в каком-то самодеятельном клубе, расположенном в бывшем спортивном зале. В центре был пус­той бассейн. Мы выступали на дне, а слушатели стояли над на­ми и смотрели. Это был настоящий кошмар!
Когда мы исполняли вторую песню, кто-то пустил слезото­чивый газ. Мы бросились к ближайшему выходу, из глаз текли слезы. Началось какое-то столпотворение, все бежали к выходу.
Всю ночь мы промывали глаза и твердили, что Париж еще хуже Лондона. Но самое ужасное было еще впереди. Мы ре­шили пойти в клуб «Les Bains Douches» — нам говорили, что это классное место. Но нас не пустили, потому что мы не по­нравились швейцару.
Следующим утром мы вернулись в Америку. Я был счаст­лив оказаться дома, на Мортон-стрит, рядом с Дэнни. Я страш­но скучал по нему.

В начале февраля Мадонна предложила нам сняться вместе с ней в клипе «Lucky Star». Съемки должны были проходить в Лос-Анджелесе. Мы с Эрикой полетели туда вместе. В Кали­форнии я был лишь однажды, в детстве. Я никогда в жизни не видел столько пальм, столько солнца и столько красивых, заго­релых лиц.
Клип снимали на старой студии Чарли Чаплина, которая практически не изменилась с 30-х годов. Мне заплатили 200 долларов за съемку. Никаких роялти предусмотрено не было, но в то время я был счастлив только тем, что могу принять в этом участие. Мне было достаточно братских отношений, сложив­шихся между Мадонной, Эрикой, Мартином и мной. После съемок мы отправились в клуб «Studio One» и протанцевали до самого утра.

Когда мы вернулись в Нью-Йорк, то поняли, что все изме­нилось. Мадонна стала деловой женщиной. Ее новый менед­жер, Фредди Деманн, стал одним из самых главных людей в ее жизни. Выступлений в ночных клубах более не предвиделось.
Первый альбом «Madonna» стал золотым. Мадонна реши­тельно приступила к записи второго альбома, «Like a Virgin». Вскоре она подписала контракт на исполнение роли Сьюзен в фильме Сьюзен Сайделман «В отчаянии ищу Сьюзен». Бюд­жет фильма составлял всего пять миллионов долларов. Это бы­ла рядовая комедия о домохозяйке из пригорода, увлеченной га­зетной рекламой «В отчаянии ищу Сьюзен». Мадонне пред стояло сыграть небольшую роль второго плана, на которую пробовались Мелани Гриффит, Келли Макгиллис, Эллен Баркин и Дженнифер Джейсон Ли.
Сначала фильм планировался как бенефис Розанны Аркетт, но, разумеется, Мадонна сумела все обернуть в свою пользу. Она играла саму себя и, как всегда, делала это превосходно.

А тем временем один из помощников Фредди сообщил Эрике, Марти и мне, что Мадонна более не нуждается в наших услугах. Разумеется, сама Мадонна постаралась уклониться от неприятной задачи сообщить нам подобную новость. Я почувст­вовал себя преданным. Впрочем, к этому времени я уже понял, что если хочу продолжать работать с сестрой — а я этого хо­тел, — то должен быть готовым к любому предательству с ее стороны. Предательство являлось неотъемлемой частью пестро­го гобелена наших родственных и профессиональных отноше­ний. Сейчас я думаю, что работа с Мадонной напоминала съем­ки в кино. Все чувствуют себя членами одной семьи, но съемки заканчиваются, и семья распадается. И все же тогда я почувст­вовал себя брошенным — это чувство навсегда осталось для меня связанным с образом сестры. Хотя особо сильно я не пе­реживал.
Должен признаться, что в какой-то момент я даже облег­ченно вздохнул. Работа была очень скучной: мне приходилось под одну и ту же музыку повторять одни и те же движения. Я вернулся к Фьоруччи. Теперь я работал в отделе джинсов, а Дэнни — в отделе вельветовых брюк. Я сказал ему, что больше не буду танцевать и смогу проводить все вечера с ним. Он был рад. Оглядываясь назад, я понимаю, что именно тогда и прозвучал первый сигнал тревоги. Я должен был ощутить чувство собственничества, пробудившееся в моем партнере, но не почувствовал этого. Наши отношения казались идеальными, л был совершенно счастлив рядом с этим человеком. Однажды он изумил меня своим подарком — он купил мне краски.
Я не рисовал со школы, но благодаря Дэнни начал рисовать снова. Я понял, что люблю рисовать. В то время довоенные жилые дома в Вест-Виллидж начинали перестраивать — дере­вянные рамы заменяли новыми, алюминиевыми. На углах улиц валялись целые горы старых окон. Дэнни принес домой не­сколько таких окон, и я стал рисовать на них вместо холстов. В то время я, по примеру сестры, хотя и неосознанно, вступил в религиозный период своей жизни. Я рисовал на религиозные темы. Я не думал, хороший ли я художник. Мне просто хоте­лось рисовать, творить, создавать нечто новое.
К тому времени первый альбом Мадонны разошелся тира­жом в миллион экземпляров и стал платиновым. Она записала второй, «Like a Virgin». К этому моменту Мадонна ничем не напоминала ту девушку, что когда-то выступала в ночных клубах Манхэттена. Вся страна начинала обращать на нее внимание. Вернее будет сказать, «половина мира» за исключением, пожа­луй что, меня. Мы с Дэнни строили совместную жизнь. Я за­нимался живописью, не обращал внимания на всеобщее восхи­щение Мадонной и в голову не брал, что это восхищение может повлиять на мою жизнь. Все изменилось одним утром. Я отпра­вился в корейский овощной магазин. Там я встретил одного приятеля и рассказал ему, что работаю у Фьоруччи. Этим я по­верг его в шок.
— Почему, черт побери, ты работаешь, если твоя сестра так богата? — спросил приятель.
Я не понял, что он имеет в виду. Тот объяснил, что у Мадонны контракт со студией звукозаписи, который приносит ей фантастическую прибыль.
— То, что я ее брат, — сказал я, — еще не означает, что она должна содержать меня. Я должен работать, как и все остальные!

До этого времени я не придавал состоянию Мадонны ника­кого значения. Для меня она была не звездой, а просто моей се­строй. Всего несколько месяцев назад я выступал вместе с ней. Я вернулся в свою маленькую квартирку (тогда я еще не начал  жить вместе с Дэнни). На одной стороне улицы стояли торгов­цы наркотиками, на другой — мусорные баки, из которых вы­рывались языки пламени. В тот день я больше не думал о Ма­донне.
Через четыре месяца после возвращения из Лос-Анджеле­са, когда я снова устроился к Фьоруччи, Мадонна позвонила снова. Она пригласила меня присоединиться к ней в новом ев­ропейском турне, организованном Фредди. Эрика и Марти то­же должны были поехать. На этот раз нам предстояло побывать и в Марокко. Разумеется, Дэнни не хотел, чтобы я ехал, но дух авантюризма пересилил. Кроме того, мне не хотелось отказы­ваться от удовольствия только потому, что это не нравится мо­ему приятелю. В июне 1984 года я вылетел во Францию.

Сначала мы выступали на вечеринке в честь основателя «Фьоруччи». Из Парижа мы полетели в Мюнхен и выступили там. После выступления мы отправились в «Хофброй-Хаус» и были поражены тем, сколько еды — мяса с хреном и квашеной капусты — поглощают немцы. Ночным поездом мы отправи­лись в Бремен. Мы никогда еще не ездили на таких поездах — красивых, отделанных темным деревом, с удобными постелями, застеленными крахмальными желтыми хлопковыми простынями.
Эти простыни так нам понравились, что мы стянули их с по­стелей и завернулись в них, словно они были тогами или коро­левскими мантиями.

Поезд несся по Германии, а нас переполнял восторг от но­вых ощущений. Мы не могли спать, поэтому сняли перегородку между купе Мадонны и Эрики и всю ночь проболтали. Мы с Эрикой понимали, что эта эйфория временная. Карьера Ма­донны шла на взлет, наша же практически заканчивалась. Одна­ко той ночью мы трое были переполнены восторгом и возбуж­дением — мы были рядом с ней и неслись по ночной Германии в романтическом элегантном поезде.

Из Бремена мы самолетом вернулись в Париж, а оттуда от­правились в Марракеш снимать клип для французского телеви­зионного шоу. Когда мы приземлились в Африке, мне показа­лось, что я попал на другую планету. Мы словно вернулись в XV век. Мужчины в тюрбанах вели верблюдов через главную площадь города, тут же сидели заклинатели змей, крутились дервиши... И ни одной женщины!

Стоило мне выйти из отеля «Клаб Мед», где мы останови­лись, меня сразу же окружили мальчики, предлагавшие свои ус­луги в качестве гидов по местному рынку — лабиринту узких, извилистых улочек, где было легко заблудиться. Я нанял одно­го из них, заплатил ему, и он не только провел меня по всему рынку, но еще и отогнал других гидов, чтобы они нам не меша­ли. Весьма эффективная система.
Марти пошел на рынок сам по себе.
Через пару часов он вернулся в отель в одних трусах и с ис­кусственной челюстью.
— Клевая вещь, — сказал он. — Я выменял ее на свои джинсы.
Утром мы погрузились в автобус и отправились в Сахару. Дорога заняла четыре часа. Клип предстояло снимать в Уарзазате. Здесь снимали такие фильмы, как «Лоуренс Аравийский», а впоследствии «Гладиатор». Впрочем, мне показалось доволь­но странным проделывать столь длинный путь ради съемок ко­ротенького клипа.
Фредди вылетел заранее на самолете. Он должен был встречать нас на месте. К этому времени Мадонна обзавелась новой спутницей — личным тренером. Молодая американка с короткими вьющимися волосами была буквально переполнена энергией и страшно нас раздражала.
Как только мы выехали из Марракеша и направились к Ат­ласским горам, пейзаж кардинальным образом изменился. Де­ревья исчезли, остались лишь голые горы. Кое-где виднелись небольшие отары овец. Через два часа мы почувствовали голод и спросили водителя, где можно остановиться и перекусить.
— Нигде, — лаконично ответил он.
Был месяц рамадан, и мусульманам не позволялось пить и есть до заката. Мы попытались было протестовать, но тут про­изошла катастрофа. Автобус сломался.
Мы находились на пустынной горной дороге. Здесь не было ни мобильных телефонов, ни гостиниц, ни заправок. Водитель никак не мог завести автобус. Он пытался вызвать помощь по рации, но оказалось, что мы находимся вне радиуса действия сети. Он вылез и начал возиться с мотором. Был уже час дня. Нам было жарко, мы обливались потом. Казалось, что мы за­стряли тут надолго.
Мадонна была вне себя от ярости.
— Мы застряли в этой долбанной пустыне. Где этот чертов Фредди? Что, черт побери, мы тут делаем? Не могу поверить, что он так со мной поступил. Я его убью! Кристофер, сделай же что-нибудь.
Я не обращал на нее никакого внимания, потому что знал, что, если не сумею справиться, она начнет орать и на меня то­же. А если это случится, то я не смогу сдержаться. Я наверняка скажу: «Думаешь, Фредди когда-нибудь посылал Майкла Джексона по пустыне на автобусе?»
Мадонна продолжала бесноваться. Ее тренер, довольно эмоциональная девушка, погладила ее по руке.
— Успокойся, Мадонна. Все будет хорошо. Давай займем­ся медитацией. Мадонна отшвырнула ее руку.
— Не подходи ко мне! — взвизгнула она. — Здесь и так жарко!
Может быть, в Штатах и Европе имя Мадонны что-то и значило, но только не в Африке. Мы выглядели несчастными американскими туристами, оказавшимися настолько глупыми, чтобы застрять в автобусе посреди пустыни.
Наконец появилась крохотная трехколесная тарахтелка. Мы отчаянно замахали руками. Наш водитель переговорил с води­телем тарахтелки и его приятелем. Хотя они почти не говорили по-английски, к нашему счастью, ехали в нужном нам направле­нии. Деньги перешли из рук в руки, мы полезли в тарахтелку, и тут выяснилось, что сидеть не на чем. Багаж загрузили в ку­зов. Там же разместились Марти, Эрика и тренер. Мы с Ма­донной втиснулись между водителем и его приятелем впереди. Нам пришлось сидеть прямо на полу, а горячие, ржавые, гряз­ные рычаги ходили буквально у нас под носом. Было ужасно жарко. От наших спасителей невыносимо пахло.
Мы ехали полчаса. Солнце село. Мы заехали в небольшой городок, притулившийся у подножия холма. Городок состоял только из кафе, заправочной станции и двух домиков. Тарах­телка остановилась.
— Что, черт побери, вы собираетесь делать? — крикнула Мадонна.
Водители не обратили на нее никакого внимания. Они вы­лезли и направились в кафе. Чуть подумав, они сказали нам:
— Солнце село. Мы идем есть.
В конце концов мы присоединились к ним. Нам подали ка­кой-то суп, наверняка сваренный из одного из тех козлов, что паслись неподалеку. Мадонна была настолько голодной, что за­была о своем вегетарианстве и за обе щеки уплетала козлиный суп. Водители неспешно ели. Когда они закончили, мы снова погрузились в машину и двинулись дальше.
Наступила ночь. Стало холодно. Один из водителей вклю­чил радио. Раздалась знакомая песня.
Водитель улыбнулся Мадонне и спросил:
— Ты слышала Майкла Джексона?
— Заткнись, козел, заткнись, козел, заткнись, козел! — завизжала Мадонна.
Я закрыл ей рот ладонью:
— Мадонна, успокойся. Без них мы никогда не доберемся до места.
Впервые в жизни она послушалась меня и замолчала.
Мы уже выехали из горного района и находились прямо в сердце пустыни. Небо было угольно-черным. Над нами сияли огромные звезды. Но стоило мне почувствовать удовольствие от путешествия, как машина остановилась.
Водители как-то дали нам понять, что ехать дальше не мо­гут, поскольку их права недействительны в другой провинции. К счастью, мимо проезжал грузовик, и водитель согласился подбросить нас в Уарзазат.
Через час мы прибыли в «Клаб Мед». Фредди встречал нас у входа.
Мадонна была вне себя от ярости.
— Что, черт побери, ты делаешь, Фредди? Как ты мог так со мной поступить? Я не буду выступать ни для какого гребаного французского телевидения! Забудь! Я хочу немедленно улететь отсюда. Я хочу в Нью-Йорк. Фредди был невозмутим.
— Сейчас ты здесь. Завтра будем снимать клип. В любом случае, сегодня нет никаких самолетов.
Мадонна топнула ногой.
— Я не собираюсь этого делать! Я не собираюсь этого де­ лать, и все тут!

Она бушевала целых три часа, а Фредди спокойно пытался убедить ее успокоиться и сделать то, ради чего она приехала.
Пока Мадонна устраивала истерики, Эрика, Марти, тренер и я просто сидели в вестибюле и пили воду из бутылок. Они восхищались поведением Мадонны. Именно так, по всеобщему мнению, и должна вести себя настоящая дива. Не восхищался только я один — я же вырос вместе с ней. Наконец Фредди успокоил Мадонну, и мы отправились спать.
Французы рассчитывали снимать клип в пустыне, но Мадонна отказалась наотрез. Она потребовала, чтобы съемки про­ходили возле бассейна в отеле. С таким же успехом можно бы­ло сниматься в любой другой точке планеты.
— Я с тобой не разговариваю, Фредди, — заявила Мадон­на. — И не буду разговаривать пять дней! Но клип мы все-таки сняли.
На следующий день мы вернулись в Марракеш в потрепан­ном фургоне без задержек и поломок. В отеле нас поселили в но­мера, которые, как казалось, вообще ничем не разделены. На­ходясь в своей комнате, ты оказывался прямо над тем, кто спал этажом ниже и мог слышать все, что происходит по соседству.

Той ночью все, кроме меня и Мадонны, страдали от по­следствий ужина в пустыне. Мы прекрасно слышали, как на­ших соседей выворачивает наизнанку.
На следующее утро очарование Марокко существенно по­блекло.
Мы вернулись в Париж. Стоило нам оказаться в «Мерисе», как мы с Мадонной почувствовали себя плохо. Мы из по­следних сил добрались до аэропорта, мечтая только о том, что­бы оказаться в Америке и забыть об африканской экзотике.
В США Саймон Филдс, который продюсировал клип «Lucky Star», предложил мне работу помощника режиссера в своей компании. Я отправился в Лос-Анджелес, поселился у брата Дэнни и стал работать на Саймона по пятнадцать часов в день. У меня не оставалось ни минутки на то, чтобы развлечь­ся или пообщаться с сестрой, карьера которой стремительно развивалась.
Я впервые оказался по другую сторону экрана. Теперь не меня снимали, а я принимал участие в съемках. Это была самая ужасная работа в моей жизни. Приходилось вставать на рассве­те, а в постели я оказывался только после полуночи. Постоянно возникали какие-то проблемы, чего-то не хватало, за кем-то нужно было подчищать. Казалось, что я стал козлом отпущения для всех вокруг. Я дождаться не мог, когда же эта работа кон­чится. Хотя сам процесс мне нравился, я поклялся себе, что либо сам буду снимать клипы, либо не буду иметь с этим делом ни­чего общего.

В сентябре я вернулся на Манхэттен. Я все еще продолжал рисовать и интересовался искусством. Я стал работать админи­стратором в галерее Дианы Браун в Сохо.
14 сентября 1984 года Мадонна пригласила меня на ежегод­ную церемонию присуждения премий MTV — MTV Video Music Awards — в Радио-Сити. Она номинировалась в катего­рии «Лучший дебютный клип» с песней Borderline, а также уча­ствовала в шоу.
Я встретился с Мадонной в лофте Мариполь. Мариполь причесала ее и одела в стиле панковской невесты. Когда я прие­хал, она как раз застегивала резиновые браслеты на запястьях сестры. Мариполь помогла ей натянуть белое трико, обтягиваю­щий белый топ и короткую юбку. На талии Мадонна застегну­ла широкий пояс. Я смотрел на все это и думал (хотя преду­смотрительно молчал), что выглядит она ужасно. Но я понимал, что поклонникам Мадонны такой вид обязательно понравится.
В углу на полу сидела женщина с черными волосами. Кожа­ная кепка почти полностью закрывала ее лицо. Женщина сосре­доточенно наблюдала за тем, как Мадонна одевается. Она не произносила ни слова, а просто смотрела. Свой туалет Мадонна завершила распятием и белой тюлевой вуалью. Женщина нако­нец оторвала от нее взгляд и посмотрела в мою сторону.
— Шер, познакомься с моим братом Кристофером, — ска­зала Мадонна.
Я улыбнулся и впервые разглядел ее. Это действительно была Шер. Она казалась очень одинокой. Я подумал, что это очень странно, что она сидит здесь и смотрит, как Мадонна одевается. Я не представлял себе, почему она оказалась в этой комнате, как они с Мадонной познакомились, подруги ли они. Впрочем, Мадонна была слишком занята подготовкой к пред­стоящему событию, чтобы я решился спросить.
Это была моя вторая встреча со знаменитостью благодаря моей сестре. Первым был Баскват, второй стала Шер. За ними последовали Деми Мур, Кортни Лав, Лиза Мария Пресли, Брюс Уиллис, Донателла Версаче, Кейт Мосс, Долли Партон, Джонни Депп, Лайза Миннелли, «Спайс герлз», Фарра Фосетт, Наоми Кэмпбелл, Джек Николсон, Лючано Паваротти, Дензел Вашингтон, Марк Уолберг, Уоррен Битти, Шон Пени, Стинг, Труди Стайлер, Гвинет Пэлтроу и многие другие.
Благодаря этим встречам мне посчастливилось познако­миться со многими из тех, кем я всегда восхищался. Чаще все­го я встречался со знаменитостями, сопровождая Мадонну, но она редко удостаивала их чего-то большего, чем взгляд мель­ком. Чаще всего ей было скучно, и она хотела как можно быст­рее уйти. Встречи со знаменитостями не производили на нее впечатления. Общаться с ними от ее имени приходилось мне. Впрочем, это вполне соответствовало моим желаниям.

Тем вечером моя сестра стала настоящей звездой. После то­го, как Бетт Мидлер язвительно назвала ее «женщиной, кото­рая вытащила себя из болота за бретельки бюстгальтера», Ма­донна мгновенно отодвинула ее на задний план.
Публика была очарована Мадонной, но я смотрел за кулиса­ми трансляцию, видел, как она выскакивает из свадебного тор­та, и мучился. Мадонна весело скакала по сцене, а я постоянно думал о том, что скажут отец и бабушка Элси, когда увидят это по телевизору. Я думал, беспокоит ли сестру то, что они будут шокированы и уязвлены. Впрочем, вспоминая ее выступление на школьном концерте самодеятельности, я понимал, что ей все равно. Я не спрашивал ее об этом. После клипа «Lucky Star» мы редко общались, и этот вечер был не лучшим для задушевных разговоров. Мало того что Мадонна неустанно трудилась над тем, чтобы стать настоящей звездой, она еще и влюбилась, влюбилась по-настоящему и, как говорили многие, навсегда.
В Лос-Анджелесе снимался клип «Material Girl». Мадонна спускалась по лестнице в великолепном атласном платье цвета фуксии — копии платья от Травильи, в котором Мэрилин Мон­ро снималась в фильме «Джентльмены предпочитают блонди­нок». И тут она нос к носу столкнулась с модным актером Шоном Пенном.
Ему было двадцать четыре, ей — двадцать шесть. Они от­мечают дни рождения через день. Для обоих это была любовь с первого взгляда. Впоследствии Мадонна будет утверждать, что Шон напомнил ей фотографии нашего отца в молодости.
После съемок Шон отправился к приятелю. Приятель как раз читал сборник афоризмов. Он раскрыл книгу наугад и про­читал: «Она обладала невинностью ребенка и остроумием взрос­лого мужчины». Шон вспоминал: «Я посмотрел на приятеля, и он сказал мне: «Иди за ней». Я так и сделал».
13 февраля 1985 года у Мадонны и Шона состоялось пер­вое свидание. После него оба поняли, что хотят быть вместе — сегодня и всегда.

За двенадцать недель было продано 3,5 миллиона экземп­ляров альбома «Like a Virgin». Этот альбом стал первым альбо­мом певицы, достигшим уровня продаж в пять миллионов. Ма­донна вытеснила Брюса Спрингстина с первого места в чартах и прочно там закрепилась. Очень скоро песня «Crazy For You» заняла первое место среди синглов. Моя сестра превратилась в феномен поп-музыки. Я вспоминал, как мы в детстве играли в «Монополию», и думал, что теперь-то она на самом деле мо­жет купить Парк-Плейс.
Работа в художественной галерее мне нравилась. Я спокой­но и счастливо жил на Манхэттене с Дэнни.
Так бы все и продолжалось, если бы не позвонила сестра.
— Крис, приезжай в Лос-Анджелес, — сказала она. — Приезжай, будешь моим помощником. Это будет так клево! Я снова собираюсь в турне, и ты будешь моим костюмером.
Ее костюмером?

Может быть, я и гей, но роль костюмера показалась мне слишком унизительной, и я сказал Мадонне об этом.
— Но, Крис, я не хочу, чтобы посторонний мужик видел меня обнаженной. Ты мой брат. Ты — единственный, кому я доверяю. Ты мне нужен.
Я нужен старшей сестре.
На следующее утро, к неудовольствию своего друга, я уле­тел в Лос-Анджелес.